Игрушка

     Наша размеренная жизнь рухнула именно благодаря Валькиным закидонам. И все это его идиотская привычка засовывать себе в зад что не попадя. Все началось давно, когда еще был жив отец, а Вальке было семь лет. Отца буквально замучил геморрой, и ему прописали специальные свечи, которые он вставлял себе в зад, что ему в конце концов и помогло. Валька стащил у отца свечку и вставил в зад себе. Отец долго хохотал, потом объяснил, что геморрой приходит с возрастом и у маленьких мальчиков не бывает, хотя, конечно, профилактика может быть начата и в столь молодом возрасте. Он еще долго веселился, потом постепенно эта дурь стала ему надоедать, раздражать. Он запретил Вальке трогать его свечи. Но на того что-то нашло: с тех пор он вечно что-то засовывал себе в задницу, и отвадить его от этого отцу было не под силу. Меня тоже крайне раздражала эта его привычка. Много раз я его уговаривал и даже давал по шее, но привело это к тому, что Валька стал делать это тайком. В десять лет я застал его, когда он на треть вогнал в себя большую стеариновую свечу.

     - Ты что, идиот? Ты же себе все кишки разорвешь! - я покрутил пальцем у виска.

     - Коль, это так приятно! - промурлыкал он. Понять это было нельзя. Я плюнул и ушел, хлопнув дверью. Меня просто бесило, что взрослый парень носится со своей задницей, как с писаной торбой.

     Когда у нас появился Тим, я твердо сказал Вальке, чтобы он все прекратил. Ты должен понять, говорил я ему, что он просто отправит тебя в психушку или откажется от нас, и мы уедем в интернат для сирот. Дело в том, что отец умер, и кроме его брата, дяди Тимофея, у нас родных не было. Ему было двадцать три года, он закончил лесотехническую академию и занял место отца в должности лесничего, получив его сторожку и нас с Валькой, моим братом-близнецом, в придачу. Валька обещал, не ехать же действительно в детский дом, но его обещаниям я не верил, как не верил им и он сам.

     Жениться Тим не успел. Как теперь он собирался решать эту проблему, было не ясно. Всю свою нерастраченную любовь, заботу и ласку он обрушил на нас. И если ко мне он относился как к старшему, то Вальку в грош не ставил, зная его взбалмошный характер, подверженный резким сменам настроений и эмоциональным всплескам. Но именно к Вальке, как к более слабому и беззащитному, он испытывал особую нежность. В ответ мы беззаветно любили Тима (звать его дядей Тимофеем как-то не поворачивался язык, ведь нам было уже по четырнадцать лет). Валька, как маленький, садился к нему на колени и обнимал за шею. Тим для нас был старшим братом, умным, ласковым и добрым, без которого мы своей жизни уже и не мыслили.

     Несколько раз я ловил Вальку за его паскудным занятием. Особенно он любил этим заниматься в бане, которую мы топили раз-два в неделю. Он ложился на живот, вставлял игрушку себе в задницу и, то напрягая, то расслабляя ягодицы, вдавливался в доски полки. При этом он всегда возбуждался. Его волнение передавалось мне. Я хватал веник и хлестал его по заднице. Он с криком вскакивал, и иногда на досках оставались мокрые пятна. Конечно, все это происходило только в отсутствии Тима.

     В тот злополучный вечер Тим поехал на дальний участок, и мы топили баню вдвоем. Валька опять принялся за свое, я же уже просто не обращал внимание. И в разгар Валькиных игрищ вошел Тим. Мы застыли: я таращился на Тима, Валька вжался в полку, а из его задницы, как мачта, торчала его игрушка. Тим вылупил глаза, долго не сводил их с Валькиной задницы и в изумлении выдавил:

     - Это что за затычка?

     - Это у него профилактика от геморроя! - я в ярости швырнул мочалку на пол.

     Стены и потолок бани заколыхались от гомерического хохота Тима. Он схватился за живот, упал на полку рядом с Валькой, и приступы неудержимого веселья сотрясали все его существо. Доигрался, со злостью думал я о Вальке. Как он теперь в глаза ему глянет? Что Тим теперь подумает о нас? Я взглянул на Вальку. Тот лежал, уткнувшись в свои руки, и не поднимал головы. Его тело мелко дрожало. Тим осторожно вынул из Вальки деревянный, гладко отшлифованный стержень, задумчиво оглядел его.